Неточные совпадения
Самая
книга"О водворении на земле добродетели"была не что иное, как свод подобных афоризмов, не указывавших и даже не имевших
целью указать на какие-либо практические применения.
Простившись с дамами и обещав пробыть завтра еще
целый день, с тем чтобы вместе ехать верхом осматривать интересный провал в казенном лесу, Левин перед сном зашел в кабинет хозяина, чтобы взять
книги о рабочем вопросе, которые Свияжский предложил ему.
Во всякой
книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно или служит объяснением
цели сочинения, или оправданием и ответом на критики.
Точно ли так велика пропасть, отделяющая ее от сестры ее, недосягаемо огражденной стенами аристократического дома с благовонными чугунными лестницами, сияющей медью, красным деревом и коврами, зевающей за недочитанной
книгой в ожидании остроумно-светского визита, где ей предстанет поле блеснуть умом и высказать вытверженные мысли, мысли, занимающие по законам моды на
целую неделю город, мысли не о том, что делается в ее доме и в ее поместьях, запутанных и расстроенных благодаря незнанью хозяйственного дела, а о том, какой политический переворот готовится во Франции, какое направление принял модный католицизм.
И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он — с похвальной
цельюСебе присвоить ум чужой;
Отрядом
книг уставил полку,
Читал, читал, а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.
Как женщин, он оставил
книги,
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.
Он в том покое поселился,
Где деревенский старожил
Лет сорок с ключницей бранился,
В окно смотрел и мух давил.
Всё было просто: пол дубовый,
Два шкафа, стол, диван пуховый,
Нигде ни пятнышка чернил.
Онегин шкафы отворил;
В одном нашел тетрадь расхода,
В другом наливок
целый строй,
Кувшины с яблочной водой
И календарь осьмого года:
Старик, имея много дел,
В иные
книги не глядел.
Он подошел к столу, взял одну толстую запыленную
книгу, развернул ее и вынул заложенный между листами маленький портретик, акварелью, на слоновой кости. Это был портрет хозяйкиной дочери, его бывшей невесты, умершей в горячке, той самой странной девушки, которая хотела идти в монастырь. С минуту он всматривался в это выразительное и болезненное личико,
поцеловал портрет и передал Дунечке.
Матушка, знавшая наизусть все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть несчастную
книгу как можно подалее, и таким образом Придворный календарь не попадался ему на глаза иногда по
целым месяцам.
— Рисунок наглядно представит мне то, что в
книге изложено на
целых десяти страницах.
Он играл ножом для разрезывания
книг, капризно изогнутой пластинкой бронзы с позолоченной головою бородатого сатира на месте ручки. Нож выскользнул из рук его и упал к ногам девушки; наклонясь, чтоб поднять его, Клим неловко покачнулся вместе со стулом и, пытаясь удержаться, схватил руку Нехаевой, девушка вырвала руку, лишенный опоры Клим припал на колено. Он плохо помнил, как разыгралось все дальнейшее, помнил только горячие ладони на своих щеках, сухой и быстрый
поцелуй в губы и торопливый шепот...
Явился слуга со счетом, Самгин
поцеловал руку женщины, ушел, затем, стоя посредине своей комнаты, закурил, решив идти на бульвары. Но, не сходя с места, глядя в мутно-серую пустоту за окном, над крышами, выкурил всю папиросу, подумал, что, наверное, будет дождь, позвонил, спросил бутылку вина и взял новую
книгу Мережковского «Грядущий хам».
Она мечтала, как «прикажет ему прочесть
книги», которые оставил Штольц, потом читать каждый день газеты и рассказывать ей новости, писать в деревню письма, дописывать план устройства имения, приготовиться ехать за границу, — словом, он не задремлет у нее; она укажет ему
цель, заставит полюбить опять все, что он разлюбил, и Штольц не узнает его, воротясь.
Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в
книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню, пустоту, глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без
цели, без симпатии; гаснул и губил силы с Миной: платил ей больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, — на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и ум, переезжая из города на дачу, с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь — ленивой и покойной дремотой, как другие…
— Ах! — с ужасом произнес Марк. — Ужели это правда: в девичьей! А я с ним
целый вечер, как с путным, говорил, дал ему
книг и…
Он поймал и
поцеловал ее. Она отерла губы и побежала показывать
книги.
Вон я хотела остеречь их моралью — и даже нравоучительную
книгу в подмогу взяла:
целую неделю читали-читали, и только кончили, а они в ту же минуту почти все это и проделали в саду, что в
книге написано!..
— Бабушка! за что вы мучили меня
целую неделю, заставивши слушать такую глупую
книгу? — спросила она, держась за дверь, и, не дождавшись ответа, перешагнула, как кошка, вон.
Действительно, на столе, в шкафу и на этажерках было много
книг (которых в маминой квартире почти совсем не было); были исписанные бумаги, были связанные пачки с письмами — одним словом, все глядело как давно уже обжитой угол, и я знаю, что Версилов и прежде (хотя и довольно редко) переселялся по временам на эту квартиру совсем и оставался в ней даже по
целым неделям.
Это вглядыванье, вдумыванье в чужую жизнь, в жизнь ли
целого народа или одного человека, отдельно, дает наблюдателю такой общечеловеческий и частный урок, какого ни в
книгах, ни в каких школах не отыщешь.
Тут
целые страны из гипса, с выпуклыми изображениями гор, морей, и потом все пособия к изучению всеобщей географии: карты,
книги, начиная с младенческих времен географии, с аравитян, римлян, греков, карты от Марко Паоло до наших времен.
Половодов скрепя сердце тоже присел к столу и далеко вытянул свои поджарые ноги; он смотрел на Ляховского и Привалова таким взглядом, как будто хотел сказать: «Ну, друзья, что-то вы теперь будете делать… Посмотрим!» Ляховский в это время успел вытащить
целую кипу бумаг и бухгалтерских
книг, сдвинул свои очки совсем на лоб и проговорил деловым тоном...
Особенной наивностью отличается единственная философская
книга Ленина, имевшая полемическую
цель.
— Ах, еще спрашивает, кто сказал. Да не ты ли сам толковал все об этом? А в твоих
книгах? в них
целая половина об этом написана.
Его кабинет был увешан портретами всех революционных знаменитостей, от Гемпдена и Бальи до Фиески и Арман Кареля.
Целая библиотека запрещенных
книг находилась под этим революционным иконостасом. Скелет, несколько набитых птиц, сушеных амфибий и моченых внутренностей — набрасывали серьезный колорит думы и созерцания на слишком горячительный характер кабинета.
Между тем Долгорукий, довольный тем, что ловко подшутил над приятелями, ехал торжественно в Верхотурье. Третья повозка везла
целый курятник, — курятник, едущий на почтовых! По дороге он увез с нескольких станций приходные
книги, перемешал их, поправил в них цифры и чуть не свел с ума почтовое ведомство, которое и с
книгами не всегда ловко сводило концы с концами.
Natalie занемогла. Я стоял возле свидетелем бед, наделанных мною, и больше, чем свидетелем, — собственным обвинителем, готовым идти в палачи. Перевернулось и мое воображение — мое падение принимало все большие и большие размеры. Я понизился в собственных глазах и был близок к отчаянию. В записной
книге того времени уцелели следы
целой психической болезни от покаяния и себяобвинения до ропота и нетерпения, от смирения и слез до негодования…
Она самолично простаивала
целые дни при молотьбе и веянии и заставляла при себе мерять вывеянное зерно и при себе же мерою ссыпать в амбары. Кроме того, завела
книгу, в которую записывала приход и расход, и раза два в год проверяла наличность. Она уже не говорила, что у нее сусеки наполнены верхом, а прямо заявляла, что умолот дал столько-то четвертей, из которых, по ее соображениям, столько-то должно поступить в продажу.
Брал очень много
книг из Берлинской государственной библиотеки и перечитал
целую литературу.
«Развлечение», модный иллюстрированный журнал того времени,
целый год печатал на заглавном рисунке своего журнала центральную фигуру пьяного купца, и вся Москва знала, что это Миша Хлудов, сын миллионера — фабриканта Алексея Хлудова, которому отведена печатная страничка в словаре Брокгауза, как собирателю знаменитой хлудовской библиотеки древних рукописей и
книг, которую описывали известные ученые.
Шесть дней рыщут — ищут товар по частным домам, усадьбам, чердакам, покупают
целые библиотеки у наследников или разорившихся библиофилов, а «стрелки» скупают повсюду
книги и перепродают их букинистам, собиравшимся в трактирах на Рождественке, в Большом Кисельном переулке и на Малой Лубянке.
К экзаменам брат так и не приступал. Он отпустил усики и бородку, стал носить пенсне, и в нем вдруг проснулись инстинкты щеголя. Вместо прежнего увальня, сидевшего
целые дни над
книгами, он представлял теперь что-то вроде щеголеватого дэнди, в плоеных манишках и лакированных сапогах. «Мне нужно бывать в обществе, — говорил он, — это необходимо для моей работы». Он посещал клубы, стал отличным танцором и имел «светский» успех… Всем давно уже было известно, что он «сотрудник Трубникова», «литератор».
Особенно он увлекался чтением. Часто его можно было видеть где-нибудь на диване или на кровати в самой неизящной позе: на четвереньках, упершись на локтях, с глазами, устремленными в
книгу. Рядом на стуле стоял стакан воды и кусок хлеба, густо посыпанный солью. Так он проводил
целые дни, забывая об обеде и чае, а о гимназических уроках и подавно.
Некоторое время я бродил ощупью по
книге, натыкаясь, точно на улице, на
целые вереницы персонажей, на их разговоры, но еще не схватывая главного: струи диккенсовского юмора. Передо мною промелькнула фигурка маленького Павла, его сестры Флоренсы, дяди Смоля, капитана Тудля с железным крючком вместо руки… Нет, все еще неинтересно… Тутс с его любовью к жилетам… Дурак… Стоило ли описывать такого болвана?..
А между тем в тот же день Галактиону был прислан
целый ворох всевозможных торговых
книг для проверки. Одной этой работы хватило бы на месяц. Затем предстояла сложная поверка наличности с поездками в разные концы уезда. Обрадовавшийся первой работе Галактион схватился за дело с медвежьим усердием и просиживал над ним ночи. Это усердие не по разуму встревожило самого Мышникова. Он под каким-то предлогом затащил к себе Галактиона и за стаканом чая, как бы между прочим, заметил...
Аня. Ты, мама, вернешься скоро, скоро… не правда ли? Я подготовлюсь, выдержу экзамен в гимназии и потом буду работать, тебе помогать. Мы, мама, будем вместе читать разные
книги… Не правда ли? (
Целует матери руки.) Мы будем читать в осенние вечера, прочтем много
книг, и перед нами откроется новый, чудесный мир… (Мечтает.) Мама, приезжай…
Характерно, что в
книге, которая представляет
целую богословскую систему, хотя и не в систематической форме, почти совсем нет Христа.
В отличие от славянофилов он написал ряд философских
книг и создал
целую систему.
Образ его, если взять его в
целом, более интересен и оригинален, чем его философия в собственном смысле [Для характеристики личности Вл. Соловьева особенно интересна
книга К. Мочульского «Владимир Соловьев».
Когда Des Esseintes уходит от мира действительного в мир любимых изысканных
книг, подобранных с такой любовью и знанием, Гюисманс дает
целое исследование о латинском декадансе.
Мы видели
книги, до священных должностей и обрядов исповедания нашего касающиеся, переведенные с латинского на немецкий язык и неблагопристойно для святого закона в руках простого народа обращающиеся; что ж сказать наконец о предписаниях святых правил и законоположений; хотя они людьми искусными в законоучении, людьми мудрейшими и красноречивейшими писаны разумно и тщательно, но наука сама по себе толико затруднительна, что красноречивейшего и ученейшего человека едва на оную достаточна
целая жизнь.
Радостное настроение семейства продолжалось недолго. На другой же день Аглая опять поссорилась с князем, и так продолжалось беспрерывно, во все следующие дни. По
целым часам она поднимала князя на смех и обращала его чуть не в шута. Правда, они просиживали иногда по часу и по два в их домашнем садике, в беседке, но заметили, что в это время князь почти всегда читает Аглае газеты или какую-нибудь
книгу.
Желание отца было приведено в исполнение в тот же день. Нюрочка потащила в сарайную
целый ворох
книг и торжественно приготовилась к своей обязанности чтицы. Она читала вслух недурно, и, кроме Васи, ее внимательно слушали Таисья и Сидор Карпыч. Выбор статей был самый разнообразный, но Васе больше всего нравились повести и романы из русской жизни. В каждой героине он видел Нюрочку и в каждом герое себя, а пока только не спускал глаз с своей сиделки.
Молодому Райнеру после смерти матери часто тяжел был вид опустевшего дома, и он нередко уходил из него на
целые дни. С
книгою в руках ложился он на живописный обрыв какой-нибудь скалы и читал, читал или думал, пока усталость сжимала его глаза.
Красин вступился в спасенье Агаты; он приносил ей
книг исключительного направления и толковал с нею по
целым часам.
— Ну да, — продолжал невозмутимо Симановский, — я покажу ей
целый ряд возможных произвести дома химических и физических опытов, которые всегда занимательны и полезны для ума и искореняют предрассудки. Попутно я объясню ей кое-что о строении мира, о свойствах материи. Что же касается до Карла Маркса, то помните, что великие
книги одинаково доступны пониманию и ученого и неграмотного крестьянина, лишь бы было понятно изложено. А всякая великая мысль проста.
Я подошел к столу и тоже взял
книгу; но, прежде чем начал читать ее, мне пришло в голову, что как-то смешно, что мы, не видавшись
целый день, ничего не говорим друг другу.
Она ему на фортепьяно играла и
книги читала по вечерам, а дедушка ее
целовал и много ей дарил… все дарил, так что один раз они и поссорились, в мамашины именины; потому что дедушка думал, что мамаша еще не знает, какой будет подарок, а мамаша уже давно узнала какой.
Целый вечер и следующее утро я провел в каком-то унылом онемении. Помнится, я попытался работать и взялся за Кайданова — но напрасно мелькали передо мною разгонистые строчки и страницы знаменитого учебника. Десять раз сряду прочел я слова: «Юлий Цезарь отличался воинской отвагой» — не понял ничего и бросил
книгу. Перед обедом я опять напомадился и опять надел сюртучок и галстук.
Доктор садился в уголок, на груду пыльных
книг, и, схватив обеими руками свою нечесаную, лохматую голову, просиживал в таком положении
целые часы, пока Прозоров выкрикивал над ним свои сумасшедшие тирады, хохотал и бегал по комнате совсем сумасшедшим шагом.
«Вот
целых одиннадцать
книг стоит всего-то тридцать два рубля с полтиною; у меня есть тридцать; приложите два с полтиною, и мы купим все эти
книги и подарим вместе».